Неточные совпадения
Хлестаков. Возьмите, возьмите; это порядочная сигарка. Конечно, не то, что в Петербурге. Там, батюшка, я куривал сигарочки по двадцати пяти рублей сотенка, просто
ручки потом себе поцелуешь, как выкуришь. Вот огонь, закурите. (
Подает ему свечу.)
Сначала все к нему езжали;
Но так как с заднего крыльца
Обыкновенно
подавалиЕму донского жеребца,
Лишь только вдоль большой дороги
Заслышат их домашни дроги, —
Поступком оскорбясь таким,
Все дружбу прекратили с ним.
«Сосед наш неуч; сумасбродит;
Он фармазон; он пьет одно
Стаканом красное вино;
Он дамам к
ручке не подходит;
Всё да да нет; не скажет да-с
Иль нет-с». Таков был общий глас.
Как на досадную разлуку,
Татьяна ропщет на ручей;
Не видит никого, кто руку
С той стороны
подал бы ей;
Но вдруг сугроб зашевелился,
И кто ж из-под него явился?
Большой, взъерошенный медведь;
Татьяна ах! а он реветь,
И лапу с острыми когтями
Ей протянул; она скрепясь
Дрожащей
ручкой оперлась
И боязливыми шагами
Перебралась через ручей;
Пошла — и что ж? медведь за ней!
Карл Иваныч, не обращая на это ровно никакого внимания, по своему обыкновению, с немецким приветствием, подошел прямо к
ручке матушки. Она опомнилась, тряхнула головкой, как будто желая этим движением отогнать грустные мысли,
подала руку Карлу Иванычу и поцеловала его в морщинистый висок, в то время как он целовал ее руку.
Как мило она улыбалась, когда в chaîne [шен, жетэ-ассамбле — фигуры в танце.]
подавала мне
ручку! как мило, в такт прыгали на головке ее русые кудри, и как наивно делала она jeté-assemblé1 своими крошечными ножками!
Заметов сам по всем углам твои носки разыскивал и собственными, вымытыми в духах,
ручками, с перстнями, вам эту дрянь
подавал.
— И потом еще картина: сверху простерты две узловатые руки зеленого цвета с красными ногтями, на одной — шесть пальцев, на другой — семь. Внизу пред ними, на коленях, маленький человечек снял с плеч своих огромную, больше его тела, двуличную голову и тонкими, длинными
ручками подает ее этим тринадцати пальцам. Художник объяснил, что картина названа: «В руки твои предаю дух мой». А руки принадлежат дьяволу, имя ему Разум, и это он убил бога.
Ранцева взяла девочку и, с материнскою нежностью прижимая к себе голенькие и пухленькие
ручки ребенка, посадила к себе на колени и
подала ей кусок сахара.
Женни спокойно
подает ему свою белую
ручку, а он спокойно ее поцелует и пойдет повеселевший и успокоенный.
— Я вам
подала, — отвечала Гаша, указывая на белый, как снег, батистовый платок, лежавший на
ручке кресел.
— Merci, что вы так скоро послушались моего приглашения, — сказала она, кланяясь с ним, но не
подавая ему руки, — а я вот в каком костюме вас принимаю и вот с какими руками, — прибавила она, показывая ему свои довольно красивые
ручки, перепачканные в котлетке, которую она сейчас скушала.
Вихров поспешно обтер то место, к которому она прикоснулась губами. Становиха потом проводила его до телеги, сама его подсадила в нее, велела
подать свое одеяло, закрыла им его ноги и, когда он, наконец, совсем поехал, сделала ему
ручкой.
Сахаров первым успел просунуть свою коротко остриженную голову и торопливо приложился к барской
ручке,
подавая пример стоявшим с хлебом-солью депутатам; мастеровым в дареных синих кафтанах и старым служащим еще крепостной выправки.
Это увещание оказывает свое действие не потому, чтобы оно заключало что-нибудь действительно убедительное, а потому что Иудушка и сам видит, что он зарапортовался, что лучше как-нибудь миром покончить день. Поэтому он встает с своего места, целует у маменьки
ручку, благодарит «за науку» и приказывает
подавать ужинать. Ужин проходит сурово и молчаливо.
Анна Петровна с печальной улыбкой посмотрела на его измятое лицо, на опухшие красные глаза и как-то брезгливо
подала свою маленькую худую
ручку.
Наконец, явился и он. Как теперь его помню: это был огромный, хорошо поджаренный, подрумяненный индюк на большом деревянном блюде, и в его папоротку был артистически воткнут сверкающий клинок большого ножа с белой костяною
ручкой. Петр Иванович
подал индюка и, остановясь, сказал...
Несчастливцев. По окончании вечера стали все прощаться, подходит и он к хозяйке: «пожалуйте
ручку», говорит; та ему
подала, он ей, тетушка, было палец и откусил прочь.
На второй день, с утра — крестины у дворника. Вы — кума, швейцар Федор — кум. Я — принес двугривенный на зубок.
Подают пирог с сигом — это у дворника-то! Подумайте, тетенька, как в самое короткое время уровень народного благосостояния поднялся! С крестин поднимаемся домой — рано! Да не хотите ли, тетенька, в Павловск, в Озерки, в Рамбов? сделайте милость, не стесняйтесь! Явимся на музыку, захотим — сядем, не захотим — будем под
ручку гулять. А погулявши, воротимся домой — баиньки!
Долинский
подал ей книжку; она вложила ее в футляр и сунула под подушку. Долго-долго смотрела она, облокотясь своей исхудалой
ручкой о подушку, то на сестру, то на Нестора Игнатьевича; кусала свои пересмяглые губки и вдруг совершенно спокойным голосом сказала...
— А вот и кубики. Их мы сейчас резать будем! — показал на столы кавказец и
подал Луговскому нож особого устройства, напоминающий отчасти плотнический инструмент «скобель», только с длинной
ручкой посредине.
Княгиня
подала ему свою беленькую
ручку.
Нароков. Хоть и последний, так что ж из этого?
Ручки у нее хорошенькие, душка еще лучше, нельзя же ей грязную тетрадь
подать.
—
Ручки весьма изрядные, — отвечал, тщательно повязывая перед зеркалом галстук, Истомин. — Насчет этих
ручек есть даже некоторый анекдот, — добавил он, повернувшись к Шульцу. — У этой барыни муж дорогого стоит. У него руки совсем мацерированные: по двадцати раз в день их моет; сам ни за что почти не берется, руки никому не
подает без перчатки и уверяет всех, что и жена его не может дотронуться ни до чьей руки.
Маня тихо
подала обе свои прозрачные
ручки мужу, положила ему на грудь свою голову и прошептала...
— Ну, вот вам еще одно место: «Сегодня ночью я видел сон; я видел, будто она явилась ко мне и
подала мне свою лилейную
ручку; я схватил эту
ручку, покрыл миллионами пламенных поцелуев и вдруг проснулся. О! Если бы, — сказал я сам с собою, — я вместе с Грибоедовым мог произнести: сон в руку! Я проснулся с растерзанным сердцем и написал стихи. Вот они...
Приехав в Москву, я не застал его: он с Марьею Виссарионовною и с маленькими сестрами уехал в деревню, а Лидия с мужем жила в Сокольниках; я тотчас же к ним отправился. Они нанимали маленький флигель; в первой же после передней комнате я увидел Лидию Николаевну, она стояла, задумавшись, у окна и при моем приходе обернулась и вскрикнула. Я хотел взять у ней
ручку, чтобы поцеловать; она мне
подала обе; ей хотелось говорить, но у ней захватывало дыхание; я тоже был неспокоен.
Михайлица зацепила его и
подает на ухвате, а Севастьян обернул
ручку тряпкою, поплевал на утюг, да как дернет им по шляпному обрывку!..
Иосаф не выдержал и поцеловал у ней
ручку, и при этом — о счастие! — он почувствовал, что и она его чмокнула своими божественными губками в его заметно уже начинавшую образовываться плешь. Растерявшись донельзя, он сейчас же начал раскланиваться. Бжестовский пошел провожать его до передней и сам даже
подал ему шинель. Эмилия, когда Иосаф вышел на двор, нарочно подошла к отворенному окну.
Когда стемнело, человек
подал лампу с абажуром. Эмилия уселась перед ней с работой. Прекрасные
ручки ее, усиленно освещенные светом огня, проворно и ловко вырезывали на батисте дырочки и обшивали их тончайшей бумагой. Иосаф и эту картину видел еще первый раз в жизни.
Дилетаев начал прощаться. Хозяйка
подала ему свою белую и полную
ручку, которую тот поцеловал и, расшаркавшись, вышел молодцом. Отсюда он завернул к Никону Семенычу, которого застал в довольно странном костюме, а именно: в пунцовых шелковых шальварах, в полурасстегнутой сорочке и в какой-то греческой шапочке. На талии был обернут, несколько раз, яхонтового цвета широкий кушак, за которым был заткнут кинжал. При входе Аполлоса Михайлыча он что-то декламировал.
— Как видишь, мой друг, — отвечала, кивнув на меня головою, матушка, и они обе
подали друг другу руки, причем девушка поднесла руку матери к своим губам и поцеловала ее, а потом протянула свою
ручку мне и с прелестной ласковой улыбкой молвила...
А когда отчитает,
подаст те вирши князю на бумаге, князь
ручку даст ему поцеловать, денег пожалует и велит напоить Титыча до положения риз, только бы наблюдали, чтобы богу душу не отдал, для того, что человек был нужный, а пил без рассуждения.
Он то и дело приказывал
подавать шампанское и целовал поблекшими устами
ручки своих соседок.
Белую
ручку подали ему с большим удовольствием и обняли пригожего воина-мальчика.